Мак-Линн, Пенни

"Твой ангел-хранитель"

Предисловие

   То, что принесло перемену, было наследство детских лет, когда Пенни имела на пару чувств больше, чем мы, нормальные. Она видела духовный мир так, как мы видим мир материальный, и, на ее счастье, всеведущие взрослые не смогли лишить ее этого видения. Поэтому она сумела сохранить свои способности и во взрослом возрасте. Конечно, и в нашем обществе до недавнего времени не было принято проявлять такие способности. Однако и у нас установка к неортодоксальным возможностям изменялась и в один прекрасный день у Пенни хватило мужества опубликовать то, что она переживала каждый день и чего, по мнению истеблишмента, происходить просто не могло.

   «Контакты с ангелами-хранителями» - так называлась первая из трех книг трилогии. Она выдержала множество изданий. За ней последовали «Свидетельства ангелов-хранителей» и, наконец, «Повседневность с ангелами-хранителями». Вниманию читателей предлагаются все три книги.

   Автор делает для нас все более ясным, что наряду с материальной повседневностью существует также повседневность спиритическая и что они являются компонентами общей картины повседневности, которые, вне зависимости от происхождения, создают общую действительность, в которой мы, нормально видящие, конечно, не все понимаем. Но для того, чтобы сделать все это ясным, и пишет Пенни свои книги. Они направлены на то, чтобы подвести нас как можно ближе к восприятию «сверхнормального» в нашей «нормальной» жизни - для нашей пользы и пользы наших духовных помощников. Потому что они не напрасно выбрали роль наших помощников, и они скучают, когда мы не даем им возможности себя проявить. При этом одно остается важным всегда: мы сами остаемся кузнецами своего счастья и «снаружи» мы можем ожидать только того, к чему уже сами готовы «внутренне». Как при радиосвязи имеется резонанс, который необходим, чтобы контакт удался, так и мы всегда принимаем только ту длину волны, на которую сами настроены. И именно этот принцип резонанса заставил Пенни насторожиться, когда она в первый раз услышала о человеке, который «в другой стране, на другом языке и совсем с другой стороны подошел к этой теме». Это был Руперт Шелдрейк со своей теорией морфогенетических полей. Пенни издавна взяла на вооружение не только сверхчувственно-женскую, но и интеллектуально-мужскую области мозговой деятельности. Она всегда хотела знать, как можно научно истолковать то, что ей приходилось пережить. Это начало - в какой-то мере научное - пронизывает все ее книги, конечно, упакованное таким очаровательным способом, что не отпугивает даже тех читателей, для кого «научный» - значит «непонятный» и вызывает соответствующий страх. Здесь они, наоборот, получают понятие о научных связях, с которыми они, в противном случае, никогда бы не соприкоснулись. И в этом отношении ее книги проникнуты единым настроением в лучшем смысле слова. И здесь замыкается круг: могут ли существовать лучшие помощники, чем наши ангелы-хранители? Как мы можем работать с ними, как прибегнуть к их помощи и каковы многие другие возможности, которые предоставляет нам духовный мир, обо всем этом мы узнаем из этой трилогии. И еще о многом другом.

    «Для всех, кто готов признать: ты хорош настолько, насколько хорош твой ангел-хранитель; для них эта книга будет помощью на пути к осознанию мира» - так написано на обложке третьего тома. И в еще большей степени это относится к трилогии в целом.

Д-р Вальтер А. Франк,

Июнь 1993 года.

КНИГА I

КОНТАКТЫ С ТВОИМ АНГЕЛОМ-ХРАНИТЕЛЕМ

 

Глава 1 

Биография

   В дошкольный период я перестала молиться своему ангелу-хранителю. Это произошло не потому, что я в него больше не верила, а из чистой экономии времени. Иисус, Мария и любимый Бог, вместе взятые, казались мне более достойными молитв, чем ангел, о котором ничего определенного не было известно.

   Время от времени в спальнях родственников можно было видеть красивые картины, на которых ангел с огромными крыльями сопровождал пугливых детей через ветхие мостики, которые, естественно, вели через быстрые потоки. Я жила в маленьком австрийском городке, где было озеро и плещущие речушки, но отсутствовали ветхие мостики, так что молиться ангелу-хранителю не было необходимости. «Отче наш», «Дева Мария», а также «Славься, Господь наш» оставались основными молитвами, хотя в течение года этот список расширялся как минимум еще на пятьдесят. Об ангеле-хранителе в них не было и речи.
Иногда можно было услышать нечто историческое в связи с непорочным зачатием и рождением Иисуса Христа, но это были последние точные события, в которых участвовал ангел-хранитель. Добавлю, что некогда были лучшие времена для ангела-хранителя, но все они приходились на Ветхий завет, что выводило меня на такую бесконечно длинную дорогу, что интерес мой никогда больше не усиливался.

    Относительно Марии, по крайней мере, можно было услышать более подробно также и в после-библейские времена - с покрывалом и младенцем Иисусом на руках и с более или менее угрожающими пророчествами. Но кто слышал, чтобы возникало место паломничества потому, что кому-то явился ангел?

    Ангелам всегда молились маленькие дети, потому что это очень трогательно, когда они сидят в постельках и со сложенными ручками произносят свои молитвы. Когда они взрослеют, их ангел-хранитель отправляется в дальний ящик, в котором уже покоятся пасхальный заяц, рождественский дед и единорог.

   Так было и со мной. Однако мой ангел-хранитель с этим не смирился. Он хотел, чтобы я знала о его существовании, поддерживала с ним контакт и понимала его.
Шансы сначала были один ноль в мою пользу, поскольку он должен был выбраться из ящика, в который попал совершенно ошибочно - как выяснилось с течением времени - и найти дорогу, чтобы как можно лучше устроиться.

   Никогда в жизни не забуду, как я впервые услышала Его осознанно и восприняла Его как Нечто, заботящееся обо мне и спешащее мне на помощь. Мне было девять лет и десять месяцев, когда мои родители поместили меня в действительно ужасный, насквозь католически безжалостно заорганизованный интернат. Я поняла, где я приземлилась, только тогда, когда моя мать сложила последние вещи в ящик, а мой отец передал мне молитвенник с пожеланием не потерять его и вообще быть умницей. И вдруг меня охватило такое безнадежное отчаяние, что я уже не могла дальше сдерживать слезы, старательно скрываемые во время поездки в интернат. Я чувствовала, что теряю самообладание.

   Что-то бормоча насчет «выйти», я ринулась в направлении, где подозревала соответствующие помещения, ворвалась в одну из ячеек и захлопнула за собой дверь. Я отвернулась к перегородке и думала только о том, чтобы умереть, умереть...

   И здесь, в этом маленьком плохоньком чулане, я услышала Его в первый раз, не зная, что это был Он, тот, кого я просила, молила защитить меня в этой жизни.

   Только много лет спустя я узнала его имя, а еще позже с печалью простилась с ним, когда наступило время его реинкарнации. Я слышала его так же ясно и отчетливо, как стоящее рядом со мной лицо, и все же сразу понимала, что это был некто невидимый, тот, кто со мной здесь говорил. Симптоматично было, что я ни одной секунды не спрашивала себя, кто же это обращается ко мне мысленно, и совершенно не паниковала.

   Страх я испытывала перед моим окружением, перед моим будущим, до того неизвестным. Я нуждалась в заботе и сочувствии, которых мои родители не могли и не считали нужным проявлять по отношению ко мне, так как они вообще не понимали моих мучений. А тот, кто разговаривал со мной мысленно, знал, понимал и видел все насквозь! Я не могу вспомнить дословно его слова, но он сказал мне, что находится рядом со мной и что я не должна испытывать страха, все будет в порядке.

   В пересказе это звучит не очень впечатляюще, но то, как он это сказал, возымело такую непосредственно убеждающую и успокаивающую силу, что я действительно смогла спокойно попрощаться со своими родителями, которые уехали в полной уверенности, что со мной все отлично.

   Наверное, я имела в последующие годы контакт с этим «невидимым», но это было неосознанно и мне больше нечего сегодня вспомнить, кроме одного-единственного случая, когда он продиктовал мне школьную работу по физике от А до Я, причем работа - со всеми необходимыми правилами и формулами - так блестяще решала поставленную задачу, что моя учительница едва верила своим глазам, поскольку в течение многих лет с постоянным упорством я была ее худшей ученицей. Этот профессиональный промах она переживала тяжело. Однако недолго. Я никогда больше не могла повторить этот феномен.

   Было интересно, что голос возник после того, как нам раздали записки с заданиями, поздоровался, а потом без остановки полчаса диктовал четыре страницы, не добавляя в течение этого времени никаких разъяснений по поводу диктуемого.

   Это были те единственные полчаса в моей жизни, в которые ничто не отделяло меня от совершенного понимания физических процессов. Все было ясно, но только до тех пор, пока тот, кто говорил, был рядом. Едва он удалялся, я абсолютно не могла объяснить даже один абзац в моей работе.

   Только через пять последующих, в этом отношении бессобытийных, лет феномен повторился еще один раз, во время моего социально-педагогического образования, а именно в двух работах по немецкому языку. На этот раз дело происходило так, что я предлагала формулировку и получала контрпредложение, которое вдвое превосходило мое.

   Я и сейчас не могу объяснить, каковы были, предпосылки, которые создали основу для успешного сотрудничества. Невидимый возникал тогда, когда хотел, но только при условии активности с моей стороны, которая, по-видимому, доставляла ему удовольствие.

   Я действительно изо всех сил пыталась сконцентрироваться, чтобы вызвать воспоминания о том, как часто фактически имели место такие проблески интеллекта.

   Это связано с тем, что тогда я была так наивна и верила, что сама являюсь автором подобного способа самовыражения, и не подозревала, что я, возможно, только радиоприемник, передатчик которого имеет выключатель где-то совсем в другом месте.

   Знакомые и близкие стали называть меня ясновидящей. Это было связано с тем, что, когда я пристально смотрела на кого-нибудь, у меня в голове мелькали идеи, которые я - не принимая во внимание, подходящий ли был момент, - громогласно выдавала, причем иногда сама удивляясь своим метким попаданиям. Эти идеи, с поразительной решительностью прерывающие мой нормальный мыслительный процесс, доверялись мне так, что я как само собой разумеющееся принимала их в качестве части моего характера мышления.

   В девятнадцать лет я познакомилась с одной из самых дорогих для меня учительниц - астрологом Мирой фон Дитляйн. Когда мы встретились, ей было около шестидесяти; после краткой беседы со мной она тотчас же распознала во мне «радио».

   Я всегда - па сути даже несправедливо - возражала против того, чтобы меня обозначали как медиума, поскольку я слишком часто видела, как именно такие медиумы на сеансах, которые меня неприятно затрагивали, теряли свою индивидуальность и сознательность и поддавались довлеющей над ними силе, сообщения которой, казалось, совершенно овладевали ими. Таких ситуаций, прикрывающих отношения собственности, я по отношению к себе никогда не переживала. Случается, что мое мнение не совпадает с мнением моего невидимого информатора, и я должна просить моих слушателей о терпении, пока закончится дискуссия, возникающая из этого разногласия. Неохотно, но честно я добавлю, что сдаюсь первой, поскольку снова и снова утверждалась во мнении, что, если я где-нибудь приватно или публично говорила не только об эзотерических вещах, он останавливал меня лишь тогда, когда я выдавала сущую бессмыслицу. Меньшие промахи хотя и порицались, но прощались. Иначе обстояло дело в описанных выше ситуациях, когда я была больше не в состоянии продолжать мою речь, поскольку протест в моей голове начинал звучать так громко, что заглушал мой собственный голос.

   Случались и комические ситуации, когда я, посреди витиеватого выступления, бываю остановлена решительным «стоп, стоп, стоп!» или коротким «чепуха!». Ощущение такое, какое испытывает всадник, лошадь которого привыкла неожиданно останавливаться перед препятствием в 1,8 метра.

   Но вернемся к госпоже фон Дитляйн; это она открыла мне связи между космосом и судьбой, молекулой и структурой. Когда она была уверена, что я овладела основными понятиями эзотерики, она передала мне свое искусство гадания по картам. Только много позже я поняла, что гадание на картах - это основная школа информации, исходящей от ангела-хранителя, так как она содержит основное правило для осознанного обращения с защищающими духами: «Проси, и ты будешь воспринят».

   Когда я в первый раз в присутствии моей учительницы разложила карточную колоду, я стояла перед ней, как знаменитый вол перед горой. Здесь лежало множество хорошеньких пестрых картинок, назначение которых я могла объяснить в отдельности, но не в связи. Мира приняла к сведению мою беспомощность с прикрытыми совиными глазами. «Скажи теперь точно, что ты хотела бы знать, и о чем идет речь», - сказала она мне. Так она преподала мне второй основной урок, то есть уяснила второе правило.

   Дальше дело шло так, что я часто часами перед консультацией - передавала дату рождения консультируемого и время его прихода. В большинстве случаев подтверждение. приходило тотчас же, и я могла быть спокойной, что работа не будет приостановлена в решающий момент.

   Тогда пришло третье и решающее правило: «Слушай, слушай и еще раз слушай!». Мне это далось нелегко, потому что я должна была научиться тому, чему должен учиться каждый, кто находится в поисках речевого контакта со своим ангелом-хранителем: различать окраску своего и чужого мысленного голоса. Ясновидящий, который не овладеет этим приемом, не стоит ломаного гроша.

   Итак, я начала обращать внимание на окраску голосов, когда думала: «Куда подевалась эта проклятая порция сахара?» или когда я слышала предложение вроде: «Нет, завтра ты не полетишь в Гамбург, потому что из-за тумана не сможешь стартовать». Что касается моего частного мышления, то я вскоре могла совершенно точно проводить такое различие, так как я установила, что все предложения, которые приходят с обращением на «ты», относятся к чужому голосу. Мой ангел-хранитель говорил со мной регулярно, так что я натолкнулась на следующий феномен. Чем лучше я училась слушать, тем яснее становилось для меня различие между голосами, обращениями и высказываниями. Одним словом, здесь работал не один говорящий! Я сообщила об этом Мире, и она была очень довольна моим открытием, потому что, как сказала она, «ни один человек не имеет только одного ангела-хранителя». Для нее мои вопросы были доказательством того, что канал к моим невидимым сопровождающим был открыт и ничто не стояло на дороге ко все более успешно функционирующему сотрудничеству.

   В стремительном темпе мне теперь были переданы синонимы карточного языка, причем во время консультаций я все меньше использовала карты и в конце концов совсем отказалась от них. Они были только средством для определенных сообщений о судьбе и в конечном счете стали применяться больше в качестве «извините», потому что не каждому, кто ко мне приходил, я хотела сообщать о моих слуховых хорах. Страх показаться сумасшедшей был тогда еще очень велик, хотя я знала, что я в порядке.

   Хотя Мира фон Дитляйн передала мне многие знания об ангелах-хранителях и об яснослышащих, моя духовная зрелость тогда не достигла такого состояния, чтобы в полной мере распоряжаться этим даром. О великих законах эзотерики и их связи я имела в то время смутное представление, чего сама однако не сознавала. В моем юношеском непонимании я представлялась себе в высшей степени мудрой.

   В это время я пела в маленьком оркестре с поп-репертуаром. Первый профессиональный коллектив был группой, состоящей из четырех молодых людей и двух девушек, из которых одной была я. Мы выступали тогда в самом большом танцевальном зале Мюнхена и скоро стали действительно хорошей, пользующейся признанием группой, которую ангажировали за пределы Германии. В это время произошла моя первая встреча с доктором Михаэлем Кунцем (позже моим издателем) и его женой фрау Розвитой.

   Что мои связи с ангелом-хранителем тогда еще не функционировали безупречно, можно представить уже из следующего происшествия. На одном из моих гитарных вечеров в публике сидели супруги Купце. После моего блестящего выступления (пять народных песен) тогда двадцатипятилетний юрист подошел ко мне с вопросом, не хочу ли я выпустить с ним пластинку.

   Я должна к этому добавить, что добрый Михаэль - единственный человек, который действительно не имеет ни одного порока, по крайней мере, я даже после восемнадцати лет самой тесной дружбы ни одного не обнаружила. Видимо, поэтому в двадцать пять лет выглядел, как пятнадцатилетний. Не менее по-детски выглядела его супруга. Я не поверила ни одному его слову, и соответствующим образом прозвучал мой ответ: «Нет, спасибо, я не работаю с детьми!» И ни один ангел-хранитель не вскрикнул в это время. Но Михаэль был умен и предусмотрителен, терпелив и жёсток, так что добрые духи через Кунце помешали мне разрушить эту дружбу-важнейшую из всех, какие у меня были.

   В эти годы я делала много студийных записей для Джорджи Мородера, ставшего в дальнейшем голливудским композитором, лауреатом премии Оскара. Однажды он предложил мне твердый контракт. Это было то, о чем мечтали все певцы.

   С Михаэлем, который уже пытался несколькими дисками, не имевшими успеха, представить меня публике, меня связывали только устные обязательства, так что он с тяжелым сердцем, идя против собственных интересов посоветовал мне принять это предложение и использовать связанный с этим шанс. Я уже держала перо в руках, чтобы подписать контракт, когда в моей голове раздалось буквально следующее: «Бога ради, нет!» Я не подписала.

   Четырьмя годами позже Кунце вывел меня на первые места в хит-парадах всего света. Это не было, очевидно, так, что одно было хуже или лучше другого; но это был не мой путь, чего я тогда еще не могла понять, так как я ничего не знала о «законе семи лет». Михаэль к этому времени уже три года инвестировал меня в соответствии с контрактом. По упомянутому мной закону, мы должны были продержаться еще только четыре года.

   Если бы я спрыгнула, я бы фактически не приняла всерьез единственного в моей карьере судьбоносного момента для старта. Я не хочу этим сказать, что тем самым с моей карьерой было бы покончено. В моем случае, однако, она носила Двойное значение, о котором я позже еще поговорю, но пока я еще сижу в мюнхенском танцевальном заведении в ожидании того, что должно произойти. Как это часто в жизни бывает, наша вокальная группа распалась. Мне стала невыносима атмосфера работы, и я стала первой, кто попрощался. Искали замену. Наконец через неделю, предложила себя певица из Амстердама. Она приехала вместе со своим мужем. Незаметно сидели они целый вечер в публике, чтобы послушать нашу программу. В час ночи, когда мы закончили, молодая дама (ее имени я больше не вспоминаю) поднялась на сцену и сказала: «Мне очень жаль, но я не смогу работать в вашей группе, хотя с вами я, - тут она обратилась ко мне, пристально посмотрев на меня, - с вами я бы охотно поговорила». Я села с этой супружеской парой в темный угол, не подозревая, что мне предстоит один из важнейших разговоров в моей жизни. Он начался беспорядочно. Как я живу и что я думаю, спрашивали они, верю ли я в Бога и в возрождение и так далее. Я сказала им то, что считала нужным, и слышала, как молодая женщина говорила все время своему мужу: «Это она. Я говорю тебе, что это она!» В конце концов я не могла больше сдерживать свое любопытство и спросила ее, что, собственно, она имеет в виду.

   История, которая теперь последует, похожа на сказку, но это правда, пережитая так, как я ее рассказываю. Женщина сказала мне, что она приехала только ради меня, а не ради предложенной работы, что она говорила на спиритическом сеансе с Рудольфом Штайнером, который сообщил ей, что она должна тотчас ответить на предложение из Мюнхена, которое получит в ближайшие пни. И сделать это необходимо ради молодой рыжеволосой женщины, которая принадлежит к одной группе и которая должна срочно научиться системе понимания.

   Я слушала с захватывающим интересом, хотя и не имела ни малейшего понятия, кто такой был Рудольф Штайнер, что общего у меня с его группой и о какой системе понимания шла речь. Но то, что некто из потустороннего мира был в состоянии послать супружескую пару из Амстердама в Мюнхен только для того, чтобы познакомить меня с какой-то системой, мне импонировало. В ту же ночь они перевезли меня в маленькую квартиру их мюнхенских друзей, и там я научилась за один-единственный час, как можно при помощи материальных средств вступить в контакт с Потусторонним. Для этого были необходимы по крайней мере два участника и один секретарь, который должен был записывать все, что происходило, с молниеносной скоростью.

   Итак, я стояла теперь с моей вновь приобретенной мудростью и не имела второго человека, которому я могла бы довериться. Несмотря на это я была уверена, что быстро найду кого-нибудь, так как меня вынуждали любопытство и время.

   Несколькими вечерами позже я должна, была, как всегда, петь в группе - мой уход предполагался только через два месяца.

   Итак, как всегда в паузах, которые у нас были, я стояла около бара, где кельнеры держали напитки для гостей. Персонал был смешанный (мужчины и женщины), причем одно юное создание с волосами до бедер казалось особенно недружелюбным и резким. Она не упускала ни одной возможности налететь на нас, музыкантов, со своим огромным подносом без всякого предупреждения и извинения. В этот вечер жертвой оказалась я. Но жертвой, которая не хочет оставаться маленькой. Я осталась стоять как вкопанная, что вывело мою противницу из равновесия, так что поднос выскользнул у нее из рук и упал на пол. Под обычные комментарии не участвующих мы угрюмо смотрели друг на друга и собирали осколки.

   Сцена, которая затем произошла, была достойна фильмов кича. Мы собирали все медленнее и медленнее, пока не остановились посредине, глядя друг другу в глаза. Наконец, Зигрун (так звали девушку) сказала: «Подожди меня». Это было в пасхальное воскресенье, в полночь.

   Восемью часами позже мы обе сидели за пасхальным завтраком, после ночи бодрствования, в сознании, что пережито нечто, что по своей интенсивности впечатления больше никогда не повторится.

   Мы сразу же получили контакт с Рудольфом. Штайнером. Что касается меня, то я, между прочим, обладала теперь четкими указаниями, что я должна читать, частично с датами издания. Кроме того, я получила указание, что мне предстоит через три месяца ангажемент в Штутгарт и именно с моей группой. Вечером я была достаточно мужественна, чтобы поведать моим коллегам об этих новостях. Я была остановлена сострадательными улыбками, так как все знали, что роспуск группы, самое большое в течение полутора месяцев, уже официально объявлен и по этой причине никакие ангажементы больше поступать не будут.

   Двумя вечерами позже наш агент ворвался в зал и сказал, что он получил суперпредложение в Штутгарт и мы все будем не в себе, если не примем это предложение. Мы остолбенели: я - потому что меня поразила быстрота свершения предсказания, другие - потому что мое предсказание вообще исполнилось.

   Полтора месяца спустя мы ехали в Штутгарт и тут произошло нечто редкое со мной. Я хотела знать, как они сумеют вставить меня в программу, если я не работаю в группе. Я приходила только на пробы и к выступлению из дома и потом сразу же домой. Так прошло четырнадцать дней. Не происходило абсолютно ничего. На пятнадцатый день моя партнерша заболела и просила меня купить для нее пару вещей. Я отправилась в сторону вокзала, где всегда можно найти хорошие магазины. Так было и в Штутгарте. Зайдя в отдел косметики одного из магазинов, где находилось большинство из предметов, которые мне нужно было купить, я начала поиски. Чтобы полностью представить своеобразие последующего, нужно знать, Что я по своей натуре ни в малейшей степени не склонна заговаривать с незнакомыми людьми и тем более приглашать их куда-либо.

   Но точно так произошло...

   Она сидела за кассой и выглядела настолько невероятно, что я не могла отвести взгляда. Девушке могло быть лет двадцать, нежного сложения, примерно моего роста. На почти кукольном правильном личике с алебастровой кожей горели огромные темные глаза.

   Ее темные волосы были выкрашены в ярко-красный цвет и подстрижены «под пажа». Я подошла к ней, заплатила и услышала свой голос: «Не хотели бы вы выпить со мной чашечку кофе?» Она приняла мое приглашение как само собой разумеющееся, что удивило меня не меньше, чем мой собственный поступок.

   До сегодняшнего дня я не знаю, почему я ничего о себе ей не рассказала при этом посещении кафе и ни разу не упомянула, что меня можно каждый вечер слышать в Штутгарте. После получасовой беседы мы попрощались дружески, но без обмена адресов.

   Двумя днями позже она сидела в публике, удивленная моими функциями точно так же, как я ее появлением. На этот раз мы говорили дольше. Она упомянула, что у нее есть брат, с которым я обязательно должна познакомиться.

   Когда я первый раз вошла в преподавательскую комнату мужчины, меня чуть не хватил удар (теперь я приняла бы это как само собой разумеющееся): в комнате не было ничего, кроме рояля, двух стульев, стола и портрета в натуральную величину Рудольфа Штайнера на стене. Должно быть, это был оптический обман, но мне показалось, что он мне подмигивает.

   В эти важные штутгартские дни я попыталась вместе с Габриэль (так звали «красную челку») добиться контакта, что также удалось. Я получила ясные указания относительно моей начинающейся карьеры, как солистки и в группе, что побудило меня к подробным объяснениям. «Это совершенно необычно, - сказала я, - или солистка или группа». Терпеливо, но решительно я была поправлена, нет, он уже был прав, и я уже хотела принять имя Пенни Мак-Лин.

   Пенни меня звали уже давно из-за моей гипертрофированной потребности в сне, но Мак-Лин было что-то новое. Я спросила: «Почему именно Мак-Лин?» В первую очередь из-за японцев, было мне сказано, они были бы благодарны за имена без «Р». Действительно, три года спустя японский рынок пластинок сыграл для наших продаж роль, которую невозможно переоценить. Однако в Штутгарте я этого еще не знала, поэтому смеялась до упаду над этими мерами уважения. Я имела до этого самые авантюристические искусственные имена.

   Ни одно из них не нравилось по-настоящему и не увенчалось успехом.

   Когда мы начинали выпуск новой продукции, Михаэль сказал: «Я думаю, нам нужно подобрать тебе псевдоним. Пенни неплохо, но слишком коротко!» Фамилию Мак-Лин он одобрил с ходу.

   Прошло пять лет, прежде чем я проникла в нумерологическую тайну имени. Нумерология - это магическая наука, которая каждую букву обозначает цифрой и выводит свои заключения из возникающих при этом сумм. Только в 1978 году Михаэль Кунце подарил мне книгу с золотым обрезом - «Нумерологию» Жюля Сильвера - и этим положил основной камень в обширное собрание сочинений этого рода.

   В Штутгарте в 1973 году я, однако, не имела понятия обо всех этих связях. Мне просто понравилось имя. Я была слишком нетерпелива, а также слишком поверхностна, чтобы точно обдумать сообщения, которые получала через систему, следовать предостережениям, которые равным образом высказывались.

   Мне удавались некоторые немногие сеансы, при которых хотя Рудольф Штайнер и не объявлялся, однако приходили пригодные, хотя в общем и целом незначительные высказывания. Качественные различия между сообщениями Штайнера и другими передачами были феноменальными и распознаваемыми с первого слова. Уже одна его манера приветствия была абсолютно значима. Он обходился с имеющейся энергией в высшей степени экономно, избегал всяких незначительных пустых фраз и выдерживал свои сообщения в лаконичном стиле, элементы которого я позже узнавала в его книгах.

   По личным причинам я не хочу издавать протоколы этих разговоров. Сообщение, которое спокойно можно обозначить как поучение, я издаю, поскольку оно имеет общую важность. Доктор Штайнер объяснил мне уже в начале наших, примерно семи, разговоров, что я являюсь членом группы, которая состоит из 318 членов, и в данный момент 112 инкарнированы на Землю, только немногие осознанно знают друг друга, как членов группы. В основном, однако, нас объединяет общность, простирающаяся на четыре области. Те, кто знает о связях, имеют обязанность собирать группу. Предстоят тяжелые времена, и мы имеем шанс только если будем держаться вместе. Я спросила, когда начнутся эти тяжелые времена, и ответ «скоро», который я получила, уже показал неспособность Потустороннего общаться с нашими временными понятиями. Я спросила, имеются ли другие группы, что д-р Штайнер подтвердил. Все человечество разделено на группы, которые, в зависимости от своей судьбы, своего назначения, соответственно относятся друг к другу по-братски или враждебно.

   Весьма важным показалось мне его разъяснение, что слово «группа» недостаточно, однако в нашем языке нет выражения необходимой выразительности. Я спросила его, должен ли он говорить также наверху. «Да, - был ответ, - но иначе, чем вы, энергией импульсов». Я поняла еще многое. Многие ответы казались мне завуалированными и непонятными, другие - слишком простыми. Несмотря на это, я училась под этим руководством чудовищно много.

   Д-р Штайнер не интересовался ни в малейшей степени вопросами, которые относились к частной сфере. Когда он говорил со мной, речь шла - вплоть до рассказанных выше указаний насчет карьеры и имени - только о нравственном образовании и - о долге. Слово, которое возникало постоянно. «Ты послана в целый свет, - сказал он однажды. - Не думай, что это сделано только для твоего удовольствия. Наслаждайся, смотри вокруг, радуйся всему прекрасному, но не забывай свой долг».

   «Что вы понимаете под моим долгом?» - спросила я.

   «Ты должна учиться, созревать и помогать собрать группу», - сказал он.

   Потом он снова целые месяцы был неконтактен.
Разговоры, которые я вела с другими ангелами-хранителями на этом пути, казались мне сравнительно неважными, хотя я была благодарна за некоторые информации. Независимо от этих событий, яснослышание с течением времени становилось все четче.

   Еще раз я встретила свою старую учительницу Миру.

   «Будь осторожна, - сказала она мне дрожащим голосом больной. - Твой канал теперь открыт для всех, ты тоже должна защищаться».
«У тебя мощный защитник, - сказала Мира, - который сохранит тебя от многого, но ты не будешь иметь его надолго». Она вложила мне в руку свои ценные старые карты. «Здесь, дитя мое, - сказала она, делай дальше».

   Через четырнадцать дней она умерла.

   Я должна была работать в Югославии. Это было лето 1974 года. Я пела в огромном туристическом клубе в Порече. Неохотно. Мне не нравилась страна. Дважды по пути из клуба домой я подверглась нападению, и дважды со мной произошло чудо: я почти играючи справилась с мужчинами, физически значительно более сильными. Нас, музыкантов, обкрадывали постоянно; золото, предметы одежды, украшения и все возможное пропадало безвозвратно.

   Однажды вечером я инкассировала, как финансовый администратор, недельный гонорар для всех пяти коллег - около 1800 марок, - спрятала деньги в мою сумку и положила туда также мой ценный микрофон, который я всегда ношу с собой, вместе с бумажником со свидетельствами. Я поставила кожаную сумку на кресло в клубе и на пять секунд отвернулась, потому что хотела заказать что-нибудь из напитков. Пяти секунд оказалось более чем достаточно! Сумка исчезла. Я вскрикнула так, что сбежалось вес заведение. Я высказала свое возмущение по поводу порядков в этой стране, не обращая внимания на мои личные потери. Ничего не помогло. Сумка исчезла. Я была в отчаянии. Без моего микрофона я не могла работать. Замены на Балканах нельзя было найти. И 1800 марок были гигантской суммой. И как мне получить новый паспорт? Я была так обескуражена, что забыла про свои возможности.

   Двумя часами позже дома, в своей комнате, моя голова прояснилась и я попыталась мысленно проконтактировать со своими людьми.

   Один из доверенных голосов откликнулся. «Не беспокойся, - услышала я, - мы поможем тебе».

   «Я должна что-нибудь делать?» - спросила я.

   «Да, - сказал голос, - сконцентрируйся на и сумке, представь ее, как ты можешь, образно».

   Чтобы сделать длинную историю короткой: в ближайший вечер - еще перед представлением в 22.00 - приехал шеф клуба и отвез меня в полицию. Там на письменном столе стояла сумка со всем, что в ней было, и на 200 марок больше. Рядом лежало письмо: «Я не могу больше удерживать сумку, она принадлежит вам. Извините мой ужасный поступок».

   «Что же ты все-таки сделала? - спрашивал снова и снова шеф клуба по пути обратно. - Скажи мне! Как и что только ты сделала?» Я рассказала ему. Он смотрел на меня как на привидение. «Ты ведьма», - сказал он и поспешил меня высадить.

   Через два дня произошла следующая история. Мы должны были играть на праздничной сцене под открытым небом. Небо было в этот вечер темным, и был такой сильный ветер, что один из наших громкоговорителей опрокинулся. Подошел шеф клуба. «Сейчас пойдет дождь, - сказала я ему, - велите, пожалуйста, нам разобраться».

   Он зло посмотрел на меня. «Я знаю нашу погоду лучше, чем ты, дождя не будет. Играйте, в договоре стоит, что только при дожде можно разобраться».
В голове у меня кто-то тихо рассмеялся. «Скажи, что ты можешь вызвать дождь», - сказал он.

   «Этого я не смогу», - подумала я в ответ.
«Быстро», - прошептал он.

   «Хорошо, - услышала я свой голос, - если вы только при дожде разрешите нам разбираться, тогда я сейчас вызову дождь».

   «Ха, - закричал шеф, - это глупости. Любой спор, сегодня дождя не будет!»

   «Один», - прозвучало в моей голове.
«Один», - сказала я и драматически подняла обе руки к небу.

   «Ха-ха, посмотрите на медицинского работника», - воскликнул шеф. Мои музыканты стояли, как мышки.

   «Два», - засмеялось в голове.

   «Два», - выкрикнула я и повернула лицо к небу.

   «Кап», - прозвучало прямо передо мной, и огромная капля упала на теплый асфальт, и еще раз «кап».

   «Три», - крикнула я одновременно с моими товарищами.

   Как будто кто-то отвернул кран, хлынул дождь, какого я никогда не видела в жизни. Мы бросились бежать и встретились, промокшие до последней нитки, в каминном зале клуба.

   Шеф стоял у огня и смотрел на меня глазами-щелками. «Я с первого дня знал, что ты - ведьма», - сказал он.

   Я воспользовалась благоприятной возможностью. «Ну хорошо, теперь вы это знаете», - сказала я, - и скажите всем это, чтобы они знали, что я предприму, если еще раз что-то подобное произойдет!»

   Больше ничего не происходило. Больше ничего не пропадало, больше не было нападений, мы получали наши деньги пунктуально.

   Только меня избегали. Однажды я видела, как один перекрестился и шмыгнул в кусты, когда увидел меня.

   Этой историей я гордилась, пока не получила контакт с моим ангелом-хранителем.

   «Здорово ты это сделал», - похвалила я его. «Я вообще ничего не делал. - сказал он, - все равно дождь должен был пойти, но для тебя ситуация была так благоприятна, что я должен был ее использовать».

   Я рассказываю здесь только истории, при которых присутствовали посторонние люди.

   Прошел непродуктивный год, в течение которого я основала собственный коллектив, который делал честь своему имени «Коробка Пенни». Это была сберегательная касса без дна. После этого года я вернулась в Мюнхен с 243 марками и одним венским другом. Он хотел в тот же день ехать дальше домой, и я должна была сопровождать его. Он упаковал несколько вещей в свой чемодан, среди них пару невыразимо ужасных туфель. И опять произошло то, что происходит обычно перед жизненно важными событиями. Я действовала нетипично. Обычно я люблю ужасные, изношенные туфли и ношу их - вопреки всему - до полного распада на составляющие атомы. Но тут, в эту минуту, при взгляде на неэстетичную вещь меня охватило такое не имеющее названия сопротивление вместе с такой же агрессией против владельца, что этот момент до сих пор кажется мне совершенно чуждым моему нормальному поведению. Я крикнула бедному венцу, что, если он немедленно не выбросит эти вонючие лохмотья в мусоросборник, он может ехать в Вену один.

   У вас может возникнуть вопрос: почему я рассказываю историю о туфлях в книге об ангелах-хранителях? Немного терпения! Итак, венец, обозленный моим невежливым тоном, демонстративно захлопнул крышку чемодана над предметом спора и с гордо поднятой головой покинул мою квартиру, высказав несколько выражений, которые употребительны в Австрии для невыносимых персон женского пола. Как только он вышел, мне стало жалко. Я люблю Вену и к венцу я относилась вполне благожелательно. Я боролась с собой. Никакой заботы со стороны ангела-хранителя. Тишина в эфире! В этот момент зазвонил телефон. Это был Кунце: «Слава Богу, что ты здесь. Приезжай в студию, у меня здесь номер».

   «Сейчас же?»

   «Сейчас же!»

   Входная дверь отворилась, как в замедленном кино, венец вполз внутрь, неся в руках туфли-«люкс»: «Лучше ты, чем туфли». Сожаления... слишком поздно. Прощание со слезами.

   Туфли могли быть золотыми, храниться в ларце, почитаться как реликвия, но... Номер, который я исполняла в этот день, был «Леди Вамп». И, когда мы были готовы, Кунце поднял меня на руки (чего до того никогда не делал) и закричал (то, что называется у Кунце криком, это полугромкое мурчание): «Ты звезда, Пенни, - с сегодняшнего дня. Это хит».

   «Да, да», - сказала я.

   Предсказания сбывались. Одно за другим. Солист - группа - номер один - Германия - номер один - Америка - Испания - Япония - Канада - Скандинавия - мечта - действительность. События накрыли меня. Происходило многое.

   Летом 1976 года мне в последний раз удалось связаться с Штайнером: «Будь счастлива, мы увидимся снова».

   «Куда Вы идете?»

   «Я должен возродиться».

   «Где»?

    «Во Франции».

   «Когда?»

   «Скоро».

   «Кто защищает меня теперь»?

   «Те же, кто и раньше».

   «Но кто новый господин защиты?»

   Нет ответа. Вдруг меня охватил страх.

   «Не бойся, ты защищена».

   «Я не хочу никого другого!»

   «Мы будем встречаться».

   «Когда?»

   «Скоро».

   Я начала выть.

   «С тобой ничего не может произойти, если ты правильно понимаешь признаки, знаешь связи. Будь счастлива, до скорого!» 

   Шесть месяцев спустя, в маленьком городе. Час автографов. Толпа стиснула меня.

   Мужчина наклоняется близко ко мне: «Штайнер возродился, я должен Вам сказать».

   Я пытаюсь удержать его в толпе. Это невозможно. Я кричу: «Откуда Вы знаете?» Еще могу понять: «От Штайнера». Толпа уносит его все дальше. Я рычу, как зверь. «Когда Вы с ним говорили?»

   Он показывает мне руками шесть, рот сигнализирует: недели. Итак, по-видимому, в тот же день, что и я, шесть недель назад.

   Весной 1977 года группа «Сильвер Конвеншн», членом которой я была, летит в Мексику на гастроли.

   Мы сидим, измученные, в самолете - четыре девушки и композитор Сильвестр Ливэй. Успех стоит сил. В Акапулько нас забирает «кадиллак». Мы падаем на сиденья.

   Очень громко в моей голове слышится: «Наслаждайся, скоро это пройдет». Я смотрю на Сильвестра и говорю: «Наслаждайся, это скоро пройдет».

   Он смотрит на меня и не понимает ни одного слова.

   Немного позже я покидаю группу. Придет тяжелое время...

   Сегодня я могу сказать - как хорошо, что я не знала, насколько тяжелое. Многое мне сказали, и, несмотря на это, - эта надежда. Многому я не поверила, но все произошло, как предсказывалось.

   Временами я практически не понимала эффекта обучения. Несмотря на это, происходил процесс созревания при условиях, которые я сейчас могла бы охарактеризовать, как весьма продуманные.

   В эти тяжелые годы контакт с Потусторонним; также был усложнен. Сегодня я знаю, что такие чувства, как страх перед существованием, страх в общем, ревность, месть, а прежде всего - чувство желания оказывать сопротивление, неблагоприятно влияют на колебания, даже подавляют их. Несмотря на все это, именно в это время произошли просто невероятные истории, которые показывают, как мощно вмешивается Потустороннее, когда действительно требуются помощь и защита.

   В полете из Берлина в Мюнхен я случайно (значит, по предопределению) сидела в одном ряду с актером и режиссером Максимилианом Шеллом. Мы долго не виделись и потому оба обрадовались этой неожиданной встрече. Он рассказал мне, между прочим, что муж его сестры, Имми, актер Вальтер Кохут внезапно умер. Горе его сестры безгранично, сказал он и добавил, что поедет с ней вместе на несколько дней в санаторий. Мы попрощались в мюнхенском аэропорту.

   Я больше не вспоминала об этом разговоре, так как не знала сестру Имми и не представляла себя в роли утешительницы и плакальщицы. Несколькими днями позже ко мне пришла в гости подруга, которая всегда жаловалась, что я помогаю всем, только не ей. Этого я не могла оставить на себе и так я попала на один из самых удачных сеансов в моей жизни.

   После беспокойства, царившего в помещении в начале сеанса, состоялся следующий разговор: «Это Вальтер Кохут».

   «Кто вы? Я никогда вас не вызывала».

   «Я муж Имми Шелл. Вы должны сейчас же ехать к ней».

   «Почему?»

   «Ее жизнь в опасности». «И что я должна с этим делать?» «Вы должны объяснить ей, что она не должна с собой ничего плохого делать».

   Хотя я понимала серьезность его высказываний, я рассмеялась.

   «Как вы представляете себе все это? Я же не могу приехать к совершенно чужой женщине и сказать: "Мне очень жаль, что ваш муж умер, я только что с ним разговаривала"». «И все же».

   Я занервничала. Ничего подобного со мной в жизни еще не происходило. Я никогда не имела дела с только что умершим, да еще с таким, который предъявляет мне конкретное требование. И все же я выполнила его просьбу.

   Я приехала в санаторий и встретилась там со страдающей от боли и неконтактной женщиной. Когда я вошла к ней в комнату, она едва подняла голову. Ее движения показались мне чрезвычайно замедленными. Я собрала все свое мужество и сказала: «Я знаю, что это звучит неправдоподобно, но я вчера говорила с вашим мужем».

   Она едва реагировала. «Мой муж мертв», -. возразила она беззвучно. - Никто не может больше говорить с ним».

   Я решилась на фронтальную атаку.

   «Он очень озабочен вашим намерением лишить себя жизни».

   Женщина подняла голову, и я увидела ее лицо. Я знаю, что многое, что я сейчас расскажу, прозвучит неправдоподобно, но это не что иное, как пережитая реальность. И эта реальность разыгралась с такой интенсивностью, что до сих пор помню каждую минуту, как будто все произошло только вчера.

   Когда я всматривалась в это лицо, с затуманенными болью глазами и полуоткрытым от истощения ртом, то вспомнила себя. Это лицо я знала. Оно было мне так близко, как мое собственное. Ах, ты была в давно прошедшие дни моей сестрой или женой... И я решила начать борьбу. «Вы должны жить дальше», - сказала я настойчиво. Тогда она выплеснула со всей энергией и силой, которые теперь сконцентрировались только на одном: «Я не хочу больше жить!» И она начала так безостановочно плакать, как редко до того мне приходилось видеть людей плачущими.

   Я хотела протянуть руки, чтобы погладить ее, но в этот момент я мысленно услышала острое: «Не утешать!»

   Имми собралась после пары минут и держала свой носовой платок. «Кто же подтвердит мне, что вас не послал мой брат и не рассказал вам все заранее», - недоверчиво пробормотала она наконец.

   «Он не посылал и не информировал меня», - возразила я. - Все, что я знаю, идет от вашего мужа».

   И я самым точным образом рассказала ей об этом разговоре.

   «Можете вы сейчас также войти в контакт с моим мужем?» - прервала она меня вдруг.

   Я кивнула.

   Она сжала руки в кулаки и сказала: «Что было любимым предметом моего мужа в нашей венской квартире?»

   «Картина», - сказала я.

   Она уставилась на меня, как на духа, и прошептала:

   «Этого вы не могли знать».

   «Я этого не знаю», - сказала я, - но ваш муж сказал это мне только что».

   В этот момент мне стало ясно, что я должна быть осторожна, если я не хочу провести остаток жизни в качестве более или менее исправного телефона в Потустороннее. Во всяком случае, первый лед был сломан и я могла рассказать ей немного о процессах так называемой смерти. Я осталась еще на час, потом Имми показалась мне обессиленной и нуждающейся в покое. Я поехала домой.

   Несколькими днями позже ночью зазвонил телефон и этим открылись отношения, никогда больше не кончающиеся, тянущиеся через хорошие и плохие времена.
«Пенни, - сказала Имми своим всегда слегка шероховатым голосом, - я обдумала, что вы все-таки, возможно, могли знать о картине или это могла быть телепатия.»

   «В порядке, - я подняла перчатку. - Что вы хотели бы знать?»

   Я слышала щелканье зажигалки и глубокий вдох первой затяжки сигареты.
«
   Что говорил мне мой муж всегда, когда мы ехали в Вену?»

   Я прислушиваюсь к внутреннему голосу. Ничего. «Я позвоню через полчаса», - говорит она и отключается.

   Едва я положила трубку, я услышала два голоса. Один был выразительный венский выговор Вальтера Кохута, в то время как в другом голосе я узнала того, кто призывал меня не утешать. Беседа, которую я слышала, звучала примерно так:

   Вальтер Кохут: «Если ты сейчас скажешь точно то, что имеет в виду Имми, она снова подумает, что это телепатия».

   Второй голос: «Мы должны найти нечто такое, о чем она не думает, но что, несмотря на это, имеет смысл».

   Вальтер Кохут: «Подожди, я должен подумать. Это тяжело».

   Второй голос: «Возьмем простое слово».

   Ватьтер Кохут: «Да, это хорошо. Она должна сказать "самолет''».

   Второй голос: «Нет, ''прилететь обратно" будет лучше».

   Маленькая пауза.

   Вальтер Кохут: «Да, это правильно. Так что позвони и скажи: "прилететь обратно"».

   Я набрала венский телефон Имми. Она подняла трубку после первого гудка.

   «Прилететь обратно», - сказала я. Я услышала стук падающей телефонной трубки. Проходили секунды. Наконец, тяжелое дыхание и с трудом функционирующий голос Имми: «Ты победила, все правильно».

   Подозрение в телепатии отпало окончательно. Потому что Имми сконцентрировалась на следующей фразе: «Я ненавижу эту езду на автомобиле. Назад можешь ехать одна». Именно это было то предложение, которое, собственно, она хотела услышать. Однако оно было умно и по правилам переиначено. Вальтер Кохут подвел своим «прилететь обратно» итог дискуссии и поставил меня выше всяких подозрений.

   С этого момента с Имми можно было работать. Временами работа превращалась в борьбу, временами - в удовольствие. Она требовала всего, однако отдавала также все. Когда карта перевернулась и для меня настали трудные времена, она протащила меня через трудную зону так же, как когда-то я ее, с той же настойчивостью. Однако наши совместные переживания не ограничивались печальным. Однажды мы ехали на двух автомобилях к друзьям. Имми впереди, я - сзади. Под Лейхтенбергским мостом «БМВ» Имми остановился. Я припарковалась позади Имми и подошла к окну. Имми сидела за рулем со стиснутыми зубами и пыталась завести мотор. Без успеха. Включение, выключение - ничего.

   Чтобы понять эту историю во всей ее сенсацион ности, нужно знать, что в отношении техники я - абсолютный слепец, ни малейшего представления. Я знаю только то, где вливается масло, но и с этим у меня были проблемы, потому что я, с моим отсутствием внимания, забыла закрутить обратно крышку.

   Итак, я стою здесь и смотрю на бедную Имми, как вдруг слышу знакомый голос: «Подними капот».

   «Имми», - сказала я вкрадчиво, - подними капот, пожалуйста».

   Имми подняла свое лицо с закрытыми глазами к небу и вздохнула так тяжело, как будто я причинила ей тяжелую душевную боль. Потом она зло посмотрела на меня. «Пенни, - проскандировала она угрожающим низким голосом, - ты можешь быть хорошей певицей, а возможно, ты еще и приличная писательница, но не подходи сейчас и не делай вид, что ты еще и автомеханик».

   «Не беспокойся, - сказала я, - подними капот».

   С бешеным взглядом Имми взялась за рукоятку, которая открывает капот, неподвижно глядя мимо меня на пролетающий поток машин. Я подняла ограждение и неожиданно со знанием принялась разбираться в машине. Я знала каждый контакт, испытала батареи, маслопровод. Я точно знала каждую функцию. Наконец я попала в генератор, в секунду нашла ошибку, которую сделал механик, когда встраивал блинкер, переключила провода, снова включила лампочку, все это ни на момент не задумываясь над тем, что я делаю.

   «Все ясно, - сказала я или кто-то другой. - Теперь все совершенно нормально».

   Машина тронулась. Имми была поражена.

   С этого дня в семье Шелл ходит легенда, что кроме известных талантов, отличный автомеханик. Я оставила их - вне зависимости от того, кем я являюсь на самом деле, - в этом убеждении. Но они не верят, что это чудо произошло один-единственный раз.

   Я иногда не могла избавиться от чувства, что время от времени что-то должно демонстрироваться, что кому-то потустороннему доставляет удовольствие делать то или это.

   Вполне похожей, правда, лишь на первый взгляд, является история, которую я пережила с подругой, детским врачом Вереной. Это было после длинного и возбуждающего разговора в пятницу после обеда. Был уже восьмой час, и мы решили пойти где-нибудь перекусить. Мы надели наши плащи, на улице лило потоками. Верена начала искать в своей огромной врачебной сумке - модель «смерть буйвола» - связку ключей, которая объединяла в себе ключи от автомашины, квартиры и клиники. Верена организована до мозга костей и могла бы даже в абсолютной темноте найти любой предмет без долгих раздумий.

   Ничего подобного не наблюдалось в этот вечер. Угрожающее громыхание раздалось вскоре из украшенного платком горла и интенсивные археологичсскис шумы обозначили поисковую акцию человека, привыкшего к порядку. Сумку перетряхнули, все было обыскано с хирургической точностью - ничего. Гнев Верены бурлил. Это было последнее, о чем она мечтала после десятичасового рабочего дня. Я стояла рядом и в беспомощном оцепенении пыталась ее успокоить.

   Она посмотрела на меня с боевым видом. «У тебя же есть твои грандиозные ангелы-хранители, - сказала она вдруг, поднимая свою сумку вверх и тряся ее, как собаку, которая не исполнила свой долг блюсти чистоту в доме, - так спроси их, где ключи?!»

   Я вступила на сцену. Мой постоянный ангел-хранитель для всяких мелочей хотя и поддерживал меня в поисках, однако никогда при посторонних.

   Верена правильно поняла мою беспомощность. «Если хоть раз чего-нибудь пожелаешь», - сказала она, отступаясь, и повязала косынку на голову, чтобы под дождем пробраться к машине.

   Я стояла одна и смотрела на «смерть буйвола». «Добрый вечер, - произнес шелковый голос в моей голове, - левый внешний карман, совсем внизу».

   Я засунула свою правую руку в левый внешний карман, в котором мы уже трижды копались. Ничего. «Здесь нет ничего», - сказала я, проискав довольно долго.

   «Ну, ну, - прозвучал спокойный ответ, - пройди под дном, добрый вечер».

   Нужно сказать, что внешний карман - чего ни один из нас до сих пор не заметил - проходил подо дном на другую сторону, где, естественно, и были ключи.

   Верена вернулась, отряхивая капли дождя, и застыла, увидев радостно позвякивающие в моих руках ключи. «Скажи мне, где?» - выпалила она.

   Я сказала.

   С этого часа мои ангелы-хранители получили разрешение на бессрочное пребывание в практике к радости нас всех. Вещи, которые мы переживали, к сожалению, все подпадали под врачебный долг молчания, и я обещала никогда не рассказывать публично об этих случаях. Жаль, так как они стоили того.

   Задолго до моей встречи с Имми и Вереной один из моих ангелов-хранителей сказал мне, что у меня будет ребенок. Ничего я не желала более сильно, чем этого. Однако здесь была проблема, которая сразу, еще до того, как я познакомилась с отцом ребенка, была абсолютно ясна: я должна до последнего быть одна. И вторая проблема: я должна работать. Итак, я нуждалась в ком-нибудь, кто бы мне помогал.

   В долгом разговоре с моими «людьми» я затронула эту тему. «Не бойся,- был ответ, - мы пошлем тебе помощь». Дитя появилось и стоило мне первые шесть месяцев немало сил, которые у меня остались после очень тяжелых родов. У меня никогда не было больше чем три-четыре часа сна. Однажды я сломалась. Не только потому, что мои силы были исчерпаны, но и потому, что разочарованием из-за неисполнения объявленных предсказаний была подорвана моя до того нерушимая вера в заботливое руководство.

   Меня вместе с ребенком поместили в больницу. Я немного отдохнула, но, несмотря на это должна была кормить мою дочь дважды ночью. Кормление всегда требовалось с трех часов, что вело к тому, что я уже с половины третьего не спала, ожидая признаков голода у моей дочери.

   Однажды ночью я проснулась около двух часов и, поскольку в течение оставшегося получаса больше спать не хотела, решила провести остаток времени за чаем в кухне медсестер.

   В неприветливой комнате сидела пожилая сестра с газетой в руках и удивленно смотрела на меня. Я объяснила ей ситуацию, выпила чаю и не придала значения ее заторможенной вежливости. Вскоре раздался плач моей маленькой дочурки, я схватила бутылку и уже почти вышла через дверь, когда услышала голос ночной сестры:

   «Если вам понадобится помощь, позовите меня!»

   «Да, охотно», - сказала я вежливо и подумала: «Эту - нет!»

   Через пару недель у меня начался кризис, и я абсолютно никого не могла найти, кто бы взял мою маленькую на некоторое время. Я позвала ночную сестру. Она пришла на следующий день, нашла ребенка слишком толстым, меня - слишком замотанной, цветы - слишком сухими, окна - слишком грязными, холодильник - слишком пустым и - осталась, стала моей второй матерью, любила ребенка так сильно, что я чувствовала себя лишней, и протащила меня - хотя и с воплями и скрежетом зубов, но живую - через ужасное время кризиса. Как-то я рассказала ей, о знала о ней, терпеливо ожидала ее помощи. Она интересовалась подобными вещами все больше и, в конце концов, мы настолько доверяли друг другу, что я смогла рассказать ей о системе.

   За четыре года нашего знакомства мы смогли провести шесть разговоров, содержание которых было записано нами совместно. В эти разговоры вмешивались, естественно, также ее духи, что было особенно интересно, так как я вела разговоры по-чешски, хотя в нормальном состоянии я на этом языке не могу сосчитать до трех. По причинам, которые значили бы выставление напоказ многих лиц из моего окружения, я решила не печатать протоколы. Смысл одного извлечения я,однако, передам.

   Однажды один из наших собеседников впервые назвал себя по имени. Его звали Лукас, и он рассказал, что раньше был личным врачом одного короля, привел исторические даты и точные подробности, которые ни одной из нас не были известны.

   У меня была энциклопедия Брокгауза. После того как мы закончили наш сеанс, мы бросились, естественно, к соответствующим властителям и у нашли приведенные так называемым Лукасом данные подтвержденными до мельчайшей детали. Моя приемная мать не могла этому поверить. Странным образом, несмотря на исполнения предсказаний, она сомневалась в функционерах акций. Но эта демонстрация повергла ее в шок.

   На меня это произвело меньшее впечатление - я уже пережила нечто подобное с Рудольфом Штайнером. С этого момента бедный Лукас часто посещался всей семьей, к чему относился с юмором и выдержкой.

   Один пример: однажды позвонила моя мать из Австрии и пожаловалась, что не может найти определенный предмет. Она уже искала его целый день и теперь совершенно отчаялась. Я сказала ей, что никогда не испытываю трудностей с этим. «Е ели я чего-нибудь недосчитываюсь, - объяснила я, - я информирую своего ангела-хранителя и в течение пяти минут приходит указание».

   Моя мать слушала с интересом. «А ты не можешь одолжить его мне на короткое время», - спросила она то ли в шутку, то ли всерьез.

   «Ну, ясно, - успокоила я ее. - Расскажи ему, что ты ищешь, и попроси о скорейшей информации.»

   Пятью минутами (!) позже позвонила совершенно растроганная мать.

   «Ты не поверишь, - сказала она с почтительным страхом, - я рассказала твоему Лукасу, что я ищу и что мне это настоятельно нужно, и вдруг... - она сделала паузу, - вдруг у меня возникло чувство, что кто-то тянет меня к определенному ящику, в котором я уже сто раз искала, и с первого захода я нашла эту вещь».

   С тех пор Лукас был сильно занят и в Австрии, причем нужно сказать, что мой Лукас, естественно, не заботится о вещах, потерянных матерью, а просто она при этой возможности в первый раз осознанно занимается со своим постоянным ангелом-хранителем для повседневных дел. Все чаще в мою голову, как через систему, приходили указания, что скоро я напишу свою первую книгу, что вызывало сердечный смех, потому что моя лень к писанию была почти анекдотична. Написать поздравительное письмо ко дню рождения для меня уже физический труд, не говоря о книге. Я стойко оборонялась.

   Теперь перейду к другой истории без свидетелей. Моя маленькая дочь, правда, присутствовала при этом, однако ей было только полтора года.

   Это произошло холодным пополуднем в среду в позднем октябре 1985 года. Я гуляла с моей маленькой Марией (мы были единственными посетителями) в огромном парке замка Обершляйсхайм. Усаженная маленькими деревьями, прямая, как шнур, дорожка аллеи, по которой мы шли, была в сотню метров длиной и просматривалась До конца. Мария еще не так хорошо ходила, кроме того, каждый камень, каждый лист и каждый жук внимательно ею исследовался. Наконец я потеряла терпение, повернулась к ней и позвала ее по имени. Она не реагировала. Я повернулась снова в направлении движения и в тот же момент заметила двух людей, очевидно, супружескую пару, идущую ко мне.

   В этом случае важно следующее: я надела шляпу из-за моей чувствительности к свету - солнечные очки и шаль. Пара подошла ближе прогулочным шагом и остановилась, дружески улыбаясь, непосредственно передо мной.

   Женщина протянула руку, показала на Марию играющую в пяти метрах с веткой, и сказала: «Совсем не так просто с детьми?»

   «Нет, - ответила я вежливо, - но такого я не ожидала». Женщина посмотрела на меня весьма любезно и сказала со спокойной определенностью: «Вы же Пенни Мак-Лин, не правда ли?» Хотя это был вопрос, прозвучало это, как утверждение.

   Я была поражена. «Я действительно удивлена, что вы меня узнали, - наконец овладела я собой, - вы вообще не принадлежите к поколению, из которого выходят мои фаны».

   Женщина посмотрела на мое закрытое лицо и сказала очень дружелюбно, но почти заклинающим голосом: «Но кто же не знает вас, госпожа Мак-Лин? Мы знаем вас все».

   «Но я же так давно ничего не делаю на общественном поприще», попыталась я уклониться.

   Опять этот заклинающий тон: «Но, госпожа Мак-Лин, вы уже давно на телевидении и в таком количестве газет, вас знает каждый». На этот раз мой протест был более решительным. «Ну, нет, - возразила я, - это было так давно».

   Снова ответила женщина: «Но, госпожа Мак-Лин, что значит давно? Вы же делаете важные вещи, что значит давно?»

   Я почти ничего не понимала. О каких важных вещах шла речь? «Всего хорошего», - сказала женщина и мужчина кивнул. Потом они повернулись в сторону, откуда пришли, и начали медленно удаляться.

   Я смотрела им вслед, может быть, пять секунд, Женщина протянула руку, показала на Марию играющую в пяти метрах с веткой, и сказала: «Совсем не так просто с детьми?»

   «Нет, - ответила я вежливо, - но такого я не ожидала». Женщина посмотрела на меня весьма любезно и сказала со спокойной определенностью: «Вы же Пенни Мак-Лин, не правда ли?» Хотя это был вопрос, прозвучало это, как утверждение.

   Я была поражена. «Я действительно удивлена, что вы меня узнали, - наконец овладела я собой, - вы вообще не принадлежите к поколению, из которого выходят мои фаны».

   Женщина посмотрела на мое закрытое лицо и сказала очень дружелюбно, но почти заклинающим голосом: «Но кто же не знает вас, госпожа Мак-Лин? Мы знаем вас все».

   «Но я же так давно ничего не делаю на общественном поприще», попыталась я уклониться.

   Опять этот заклинающий тон: «Но, госпожа Мак-Лин, вы уже давно на телевидении и в таком количестве газет, вас знает каждый». На этот раз мой протест был более решительным. «Ну, нет, - возразила я, - это было так давно».

   Снова ответила женщина: «Но, госпожа Мак-Лин, что значит давно? Вы же делаете важные вещи, что значит давно?»

   Я почти ничего не понимала. О каких важных вещах шла речь? «Всего хорошего», - сказала женщина и мужчина кивнул. Потом они повернулись в сторону, откуда пришли, и начали медленно удаляться.

   Я смотрела им вслед, может быть, пять секунд, потом повернулась к Марии и позвала ее. Она прибежала сразу же. Все заняло не более, пятнадцати секунд. Я взяла дочь за руку и пошла в том направлении, что и та пара. Только никакой пары не было! Я оставила ребенка стоять и пробежала туда и обратно сотню метров. Во всем парке никого не было.

   Наконец я поняла. Это мне! Я, которая всегда утверждала: «Я узнаю духовное существо сейчас же и везде!» Я не заметила ничего, абсолютно ничего. Только теперь я вспомнила, что они слишком легко были одеты. Я разозлилась из-за моей собственной глупости. Снова и снова приходила я на то место, где встретила их. Но увы...

   Полтора месяца спустя я начала писать свою книгу «Аделина и четвертое измерение». Я создавала ее без корректуры до последней строчки, без обдумывания фабулы, без персонажей. Иногда возникали лица, о которых я спрашивала себя: что они ищут в этой истории? Иногда мне немного позже становилась ясна их роль. Я не знала, как эта история закончится. А закончилась она тщательно подготовленным финалом. Только его никто не создавал.

   Когда треть книги была готова, я начала искать издателя и сразу нашла его. Это подтверждение воодушевило меня. В невероятно короткое время я закончила роман к апрелю 1987 года, Разочарование шло по пятам. Хотя издатель был тоже воодушевлен моей пунктуальностью, он не хотел ничего платить.

   Рудольф Штайнер среди многих других важных вещей сообщил мне следующее: «Как что-нибудь начинаешь, так и будешь заканчивать. Научись правильно определять признаки начала, тогда ты не будешь разочаровываться в конце».

   У меня была постоянная работа, и я воспринимала как должное, что мне постоянно платят. Издатель, который поступал так, как будто делал мне одолжение, был для меня неприемлем. Я взяла обратно мою книгу. Ангел-хранитель показал себя исключительно дружелюбным и заверил меня, что в августе у меня будет издатель. Между тем наступил конец июля и ничего не произошло.

   Однажды в десять утра зазвонил телефон и моя подруга, известная мюнхенская актриса, включилась в разговор почти вокально.

   «Пенни, - крикнула она, - я стою на кухне, и вдруг кто-то говорит совершенно ясно рядом со мной, что ты должна отдать свою книгу в издательство ERD. Ты знаешь издательство ERD?» «Нет, - сказала я, - никогда не слышала».

   Я вызвала своего агента и спросила ее. Она тоже не знала агентства ERD. К счастью, имеются профессиональные справочники. Через месяц, в августе, ERD купило у меня книгу. Лукас снова был прав и победил. И моя подруга была воодушевлена тем, как хорошо функционировали ее ангелы -хранители.

   Однажды она пришла в гости и рассказала мне одну из самых трогательных историй, какие я только когда-либо слышала. Одна женщина, имевшая такое же представление об эзотерике, какое мы все о сименсовской компьютерной сети, открыла однажды лежащую рядом книгу и узнала о существовании ангелов-хранителей. С этого же дня шина постаралась установить контакт со своим ангелом-хранителем и получила его с первого раза в остановившемся лифте. Очень ясными указаниями он привел женщину к тому, чтобы за счет совершенно необычного включения кнопок запустить снова в работу неисправный лифт. Женщина рассказывала: «Я сказала ему, что, так как он мне так хорошо помогает, он должен иметь имя. Я буду звать его Вилли. Как ты думаешь, оно ему понравится?»

   «Безусловно», - сказала моя подруга. Истории о Вилли продолжались бесконечно, но здесь речь идет не о беседах с ангелами-хранителями, а о многообразных возможностях их найти. Несколько дней назад меня посетила Карна Захариас - журналистка и автор книг, и мы говорили с ней об ангелах-хранителях. Пережитое Карной в этом отношении схоже с тем, что я пережила сама. В юности Карна плохо жила с нелюбящей мачехой. Непонимание дошло однажды до того, что мачеха выкрикнула: «Когда ты только уберешься?» Карна была в отчаянии и решилась на непоправимое. Она пошла в квартиру своего отца и взяла бритву, твердо намереваясь покончить с жизнью. Она только приложила лезвие к артерии, как во входную дверь позвонили. Карна спрятала бритву и открыла. Перед ней стоял крупный, массивный мужчина в одежде рабочего, который держал в руках мерную линейку и блок. «Добрый день, - пробормотал он, - вот и я».

   Карна была сбита с толку. «Что вы хотите?» - спросила она. «Я должен обмерить квартиру для новой встроенной мебели, которую заказал ваш отец», - объяснил мужчина и направился к двери. С педантичной точностью он начал обмерять сантиметр за сантиметром всю квартиру. Не был пропущен ни один уголок, ни одна дверная рама. Вся процедура продолжалась около часа, потом он исчез так же неожиданно, как и появился.

   Но за этот час решимость Карны покончить с жизнью так пошатнулась, что у нее уже не было больше сил и мужества еще раз взять бритву в руки. К вечеру явился отец. Карна спросила его, что это за новая мебель, которую он заказал. Сначала он вообще не понял, о чем идет речь. Оказалось, что он не только не приглашал этого рабочего, но и мебель нигде не заказывал. Тогда Карна поняла. Для нее речь шла не о мебели, а о ее жизни.

   Я много думала об этой истории, потому что имелось две возможности объяснить происшедшее. Первое: был использован настоящий рабочий, потому что мужчина уже после короткого времени не мог объяснить, как он так мог перепутать номера домов.

   Или второе: один из ее ангелов-хранителей временно материализовался, то есть за счет уплотнения энергии кратковременно принял облик рабочего.

   Различные учреждения, по-видимому, не очень охотно услышат об этом, но в Лурде и Фатиме работают с такими же трюками. Чтобы помочь, нужно работать с образами, которые оказывают соответствующее действие. Доказательством является то, что при этом передается информация, которая вполне соответствует их потребностям. Ни один человек в Испании или Франции не пошевельнул бы даже пальцем, если бы детям явилась нормальная женщина. Она должна была появиться в такой форме, чтобы дети доверились ей и -могли ее идентифицировать. Форма, в которой она появлялась, могла уже тогда наблюдаться в любом католическом доме в более или менее дорогих рамках картин: прекрасная дама в длинном платье с младенцем на руках. Как концентрированно работает энергия в этих случаях, показывают знаменитые чудеса: сенсационные солнечные демонстрации Фатимы, а также возникновение источника в Лурде. Менее приятное сопровождающее явление при использовании гиперэнергии было то, что длительно вовлеченные лица очень плохо переносили ее. Они умирали в короткое время или тяжело заболевали.

   Эта цена могла бы быть умеренной, если бы Церковь оказывала Посланию уважение, которого оно заслуживало. К сожалению, церковь так относилась к этой помогающей форме духа, как будто она не совсем правильно оценивает политику Ватикана. Критика или недооценка были непривычны этой институции, и она не желает их одобрять.

   До сего дня известно только, что Папа побледнел, когда читал Послание. Что же прогнало краску со щек высокопоставленного господина, известно только из отрывочных репортажей. Однако богатство находящейся в космосе энергии - безразлично в каких формах - заставляет меня всегда надеяться. Не без оснований, как показывает история Карны.

   Прежде чем я попытаюсь во второй части книги объяснить связи между космической энергией и ангелами-хранителями, хочу воспользоваться еще одним событием, которое произошло у меня дома. В один прекрасный вечер в апреле 1988 года в мою квартиру пришел шеф одной большой мюнхенской фирмы, агентства печати, чтобы сделать фотографии для французской газеты. Я показала ему все свое владение, и он, как основательный человек, захотел осмотреть также каморку для веников. Так как я ничего в этом непривлекательном месте не прятала, я без всякой задней мысли пустила его туда и включила свет, чтобы он смог основательно осмотреть и мои веники.

   Вдруг журналист издал возглас удивления и с почтительным страхом приблизился к углу комнаты, где я хранила мои средства для чистки.

   «О! - воскликнул он возбужденно. - Тиролец из восемнадцатого столетия. Почему он здесь стоит?»

   «Потому что другого места нет», - сказала я и мягко пригласила его покинуть ужасную тесноту.

   Потом мы прилежно работали в течение трех часов и после этого попрощались с обычными выражениями прошлого, настоящего и, прежде всего, будущего уважения.

   Прошли недели. Я должна была отдать мое авто в мастерскую. Предварительная смета была очень большой. Передо мной стоял выбор: или автомобиль в мусоросборник или деньги на стол. К сожалению, налицо были только стол и мусоросборник. А без автомобиля я в своей тройной функции - главы дома, певицы и писателя - быстро пошла бы на дно.

   Я провела кризисный сеанс со своими ангелами-хранителями в одиннадцать часов ночи. Я ни минуты не сомневалась в том, что любой нормальный человек, который присутствовал бы при этом, усомнился бы в моем душевном здоровье, и, несмотря на это я могу рекомендовать мой рецепт для кризисов каждому.

   Чтобы быть краткой, могу сказать, что я призвала моих ангелов-хранителей. Я сказала, что полна понимания полного отсутствия у них интереса к пошлой светской маммоне, но мне это пренебрежение сейчас будет стоить моей машины и последних нервов. Мне необходимо до тринадцати часов завтрашнего дня иметь 4000 марок и ни одним пфеннигом меньше-без всякого внимания к отсутствующему чувству времени у моих собеседников. Я бессвязно высказала еще некоторые подходящие к случаю жалобы и закончила собрание. Редко я встречала такую тишину, как в этот поздний час.

   На следующий день зазвонил телефон. Упомянутый выше шеф агентства представился и говорил сначала о погоде, моем самочувствии («спасибо, хорошо»), своем самочувствии («так же самое лучшее»), положении нации в общем («не так хорошо»), а затем пошло следующее.

   Он с того времени в апреле все думает о том прекрасном, бедном крестьянском шкафе, который влачит совершенно неприличное существование в моей каморке для веников. Вздох понимания пронесся через мой напряженно слушающий мозг.

   - «Хочешь его иметь? - спросила его я.

   Глубокий вздох раздался с той стороны трубки.

   - Столько он может стоить?

   Я хотела это услышать именно от него и задала ему встречный вопрос:

   - Скажи, что бы ты заплатил за него добровольно?

   Я считалась с торговлей, с возможностью доклада про плохие времена, предстоящую летнюю дыру, рост цен на бензин. Ничего подобного! Ответ был, как выстрел из пистолета: "Я даю тебе 4000 марок».

   У меня был приступ смеха. Добряк не понял моей радости и заверил меня, что он, конечно, знает, что этот великолепный экземпляр намного ценнее, но плохие времена и повышение цен на бензин не дают ему поднять цену выше обозначенной суммы.

   Я гарантировала ему понимание и транспорт, и в тот же день он был счастливым владельцем тирольского крестьянского шкафа, а я - чека на 4000.

   Это был единственный раз, когда я напрямую столкнула моих потусторонних с финансовыми проблемами и я была уверена, что это был последний раз. «Они» поняли.

   Этой историей я могла бы закончить рассказ о пережитом мной лично, однако не без того, чтобы вынести за скобки одну, возможно (определенно!) дискуссионную тему. Телепатия. Этот феномен играет другую роль и каждый из нас это уже пережил. Это - «быть на той же длине волны» с кем-либо, входить в мысленную энергию другого. Это является совершенно нормальной, воспроизводимой, тренируемой функцией правой половины головного мозга каждого человека.

   Но процесс, естественно, обратим. Мы являемся одновременно передатчиками и приемниками. До этого момента то, что я говорю, одобряется также наукой. Меньше мыслей посвящено потребности в защите нашего самого чувствительного органа - мозга.

   Я хочу сделать к этой теме только одно, совсем короткое дополнение. Мы все знаем, что такое промывка мозгов. Наиболее ясное определение - это насильственное воздействие на ментальность при помощи аудиовизуальных, психотеррористичсских практик внушения. Чем дальше, тем лучше. Но это все функционирует и без аудиовидения.

   Много лет назад я продемонстрировала это неприятным образом модератору Райнеру Хольбе. Райнер Хольбе - выдающийся, исключительно дисциплинированный иконцентрированный ора тор, которого ничто не может вывести из состояния спокойствия.

   Я пришла для интервью на радио «Люксембург» и в первый раз - к Райнеру Хольбе. Мы довольно быстро выяснили, что оба интересуемся эзотерическими темами. И так он решился на эксперимент. Я сообщила ему, что в течение его последующего трехминутного текста создам такой мощный противоимпульс, что он не сможет больше радоваться своей жизни диктора. Райнер, который меня тогда еще не знал и со всей этой тематикой был еще не так знаком, как сейчас, высмеял меня и начал говорить свой текст. Чтобы предупредить: я никогда этого не делала и тогда решила проделать единственным образом, который разрешен между ответственно обходящимися друг с другом людьми - с предварительным текстом. Райнер выступил как начинающий - потерял нить и способность формулировать, и только его невероятная рутина позволила ему уйти от тотального поражения.

   Позже мы часто смеялись над этим экспериментом. Это - доказательство того, что мы должны безусловно учиться обходиться с нашим мозгом спокойно, что для обращения с духовной энергией - читай духовными существами - сознательного и несознательного типа является невероятно важным. Ни один человек не подставит свое тело под экстремальные жару, холод, вредные химические воздействия и так далее. Нашему мозгу» однако, мы угрожаем таким образом ежедневно и бездумно.

гл. 1 • гл. 2 • гл. 3 • гл. 4